Результат их трудов был… розовым. Не только розовым, конечно, но… интенсивность цвета доминировала над всем прочим, даже над стриженым хвостом с кисточкой на конце. Спереди пес выглядел так, будто им выстрелили из пушки сквозь розовый пушистый мяч, и он застрял посередине. Потом еще был блестящий ошейник. Он блестел слишком сильно; иногда стекло вынуждено блестеть ярче бриллианта, потому что больше нуждается в самоутверждении.
В общем, получился не столько пудель, сколько нечто искаженное пуделеподобное. Вроде бы все признаки указывали на пуделя, но в целом вышла устрашающая тварь, от которой хотелось держаться подальше.
– Тяф, – сказало это существо, с его голосом тоже что-то было не так.
Вильям понимал, что такие собаки должны тявкать, но эта конкретная, он был уверен, нарочно сказала «тяф».
– Хорошая… – начал он, и неуверенно закончил: – …собачка?
– Тяф, тяф-тяф, фу-у-у, тяф, – сказала собака, и пошла прочь.
Вильям задумался, что значит «фу-у-у» и решил, что пес просто чихнул.
Собака протопала по грязи, а потом исчезла в переулке.
Через секунду его морда опять возникла из-за угла.
– Тяф? И-и-и-и?
– О, да. Извини, – сказал Вильям.
Триксибелл провел его по скользким ступенькам на тропинку вдоль реки. Она была засыпана всякими отбросами, а то, что оставалось никому не нужным в Анк-Морпорке, действительно было отбросами. Солнце редко заглядывало сюда, даже в ясный день. Тени были леденящими и мокрыми одновременно.
Тем не менее, под темными бревнами моста горел костер. Когда его обоняние впало в панику, Вильям догадался, что нанес визит Команде Лицемеров. Тропинка была заброшенной, Старый Вонючка Рон и все прочие были заинтересованы в том, чтобы она такой и оставалась. У них нечего было красть. Им абсолютно нечего было беречь. Время от времени Гильдия Нищих пыталась изгнать их из города, но без особого энтузиазма. Даже нищим нужен кто-то, на кого можно смотреть свысока, а команда была так далеко внизу, что иногда, с определенной точки зрения, казалось, будто они некоторым образом на вершине. Кроме того, Гильдия уважала истинное мастерство, а никто не мог плеваться и харкать лучше Генри Гроба, никто не мог быть более безногим, чем Арнольд Бочком, и никто в целом мире не мог вонять так, как Старый Вонючка Рон. Он мог бы использовать скаллатиновое масло вместо дезодоранта.
У Вильяма мелькнула мысль, что теперь он знает, где скрывается Гаффс.
Смехотворный розовый хвост Триксибелла исчез в груде старых коробок и картонок, которую команда называла «Что?», «Бляха-муха!», «Тьфу!» и Дом.
Глаза Вильяма уже слезились от вони. Ветра под мостом не было. Он пробрался в круг света от костра.
– О… добрый вечер, джентльмены, – пробормотал он, кивнув смутным фигурам у зеленоватого огня.
– А теперь давай посмотрим, какого цвета твой чек, – скомандовал из тени голос Глубокой Кости.
– Он, э, грязно-белый, – сказал Вильям, достав чек.
Чек взял Человек-Утка, и внимательно его изучил, существенно добавив грязи к белизне.
– Вроде он в порядке. Пятьдесят долларов. Подписан, – сказал он. – Я объяснил моим друзьям, что такое чек, мистер де Словье. Это было непросто, имейте в виду.
– Ага, и если мы не сможем обналичить его, мы придем к вашему дому! – пригрозил Генри Гроб.
– Э… и что? – спросил Вильям.
– И останемся там, навсегда! – сказал Арнольд Бочком.
– Глядя на прохожих неприятным взглядом, – добавил Человек-Утка.
– Будем плевать им на ботинки! – внес свою лепту Генри Гроб.
Вильям постарался не думать, что скажет об этом миссис Секретум.
– Могу я теперь увидеть пса? – спросил он.
– Покажи ему, Рон, – скомандовал Глубокая Кость.
Тяжелое пальто Рона распахнулось, явив взглядам Гаффса, моргавшего в свете костра.
– Он все время был у тебя? – изумился Вильям. – Вот так вот просто?
– Бляха-муха!
– Кто захочет обыскивать Старого Вонючку Рона? – резонно заметил Глубокая Кость.
– Верно, – согласился Вильям. – Чертовски верно. Или обнюхивать его.
– Теперь, не забывай, что пес не молод, – сказал Глубокая Кость. – И он, в общем, не мистер Мозг, если уж на то пошло. Мы, говорящие собаки… не говорящие собаки, – поспешно поправился голос, – а если мы говорим о собаках, я имею в виду, – то не следует ожидать от него философских трактатов, вот в чем дело.
Увидев, что Вильям смотрит на него, Гаффс старчески помахал лапами.
– Как он попал к вам? – спросил Вильям, пока Гаффс обнюхивал его руку.
– Он удрал из Дворца прямо под пальто к Рону, – пояснил Глубокая Кость.
– И это было, как вы верно отметили, последнее место, где его стали бы искать, – заметил Вильям.
– Придется тебе в это поверить.
– Там его не мог найти даже оборотень, – Вильям достал блокнот, открыл новую страницу и написал: «Гаффс». – Сколько ему лет?
Гаффс гавкнул.
– Шестнадцать, – перевел Глубокая Кость. – Это важно?
– Это для газеты, – пояснил Вильям.
Он написал: «Гаффс (16 лет), бывший обитатель Дворца, Анк-Морпорк».
«Я беру интервью у пса, – подумал он. – Человек беседует с собакой. Это почти новость».
– Итак… э, Гаффс, что случилось перед твоим бегством из Дворца? – спросил он.
Спрятавшийся где-то Глубокая Кость заскулил и зарычал. Гаффс приподнял одно ухо и зарычал в ответ.
– Он проснулся, и тут же испытал глубокое философское противоречие, – перевел Глубокая Кость.
– Но ты говорил…
– Я только перевожу, ясно? Это из-за того, что в комнате оказалось сразу два Бога. В ней было два лорда Ветинари, а Гаффс – собака старых правил. Но он сразу понял, что один из богов поддельный, потому что он пах неправильно. А потом вошли еще два человека. А потом…